За окном же бушевала самая настоящая метель, и Сабрина почти ничего не видела за густой пеленой снега, кружившего в воздухе. Нельзя было разглядеть даже гравийные дорожки перед особняком – вероятно, их уже замело.

Зябко поежившись, Сабрина подхватила со стула шаль и устремилась к пылавшему камину. Усевшись в кресло, мысленно улыбнулась. Выходит, она оказалась права! Метель! Ранняя зима! Значит, белки не обманули. И тут вдруг Сабрина сообразила, что осталась в доме одна вместе с графом, если, конечно, не считать мистера Уиндема и синьору Ликари.

«Хорошо, что хоть голова уже не болит», – подумала девушка. Вспомнив о подруге, Сабрина помолилась о том, чтобы Мэри и ее муж благополучно добрались до дома Колбертов. К счастью, Колберты жили совсем недалеко, всего лишь в нескольких милях от Ла-Монтань. Так что, скорее всего они уже сидели у камина и попивали горячий шоколад.

Ах, горячий шоколад!.. Сабрина вдруг поняла, что с удовольствием бы выпила чашку шоколада. Она в нерешительности потянулась к колокольчику для вызова прислуги. Позвонить или не стоит? «Но ведь граф держит столько слуг именно для этого…» – думала девушка. Решившись, наконец, она позвонила, и минуту спустя на пороге возникла миссис Бейли, с подносом в руках. Аромат, исходивший от чашки на подносе, не вызывал ни малейших сомнений в том, что это какао. А рядом с чашкой стояли тарелочки с золотистыми поджаренными хлебцами и сыром.

– Ах, благодарю вас, миссис Бейли. Вы такая… – Сабрина умолкла, заметив, что экономка смотрит на нее с осуждением. Всем своим видом миссис Бейли как бы говорила: «Да, я прекрасно знаю, что нигде больше нет такой замечательной экономки, как я, и ваши комплименты мне совершенно не нужны».

– Вам уже лучше, мисс Фэрли? – спросила она. Сабрине ужасно захотелось крикнуть: «Из-за вас мне снова плохо!» – но она была не из тех, кто обижается по малейшему поводу.

– Да, мне уже лучше, миссис Бейли. Порошок очень помог. Огромное вам спасибо.

Экономка коротко кивнула – и все. За все время пребывания в этом доме Сабрина ни разу не видела на ее лице улыбку.

– Еще раз спасибо за порошок, миссис Бейли, – добавила девушка.

Экономка снова кивнула и проговорила:

– Мисс Фэрли, граф уведомил меня, что собирается ознакомить своих гостей с наиболее интересными залами в своем особняке. Начало через полчаса. Он полагал, что вас не будет, но раз вам лучше, то, думаю, ваше присутствие его обрадует. Ему будет приятно увидеть вас среди прочих гостей. Все уже собрались на застекленной террасе.

Сабрина очень сомневалась в том, что графа волновало ее здоровье. Скорее всего, ему просто захотелось снова над ней поиздеваться. Немного помедлив, она ответила:

– Граф очень любезен, и я с удовольствием присоединюсь к гостям.

В очередной раз, кивнув, экономка вышла из комнаты. Сабрина же ненадолго задумалась, потом решила, что наденет свое лучшее платье – красновато-коричневое и довольно скромное (впрочем, нескромных у нее вообще не было). Спустившись вниз, она услышала голоса слуг. Чтобы не сталкиваться с ними, Сабрина повернула не направо, как обычно, а налево. Коридор, по которому она пошла, был выложен светло-желтой мраморной плиткой с красноватыми вкраплениями, похожими на звезды, и ей казалось, что она идет по светящейся звездной дорожке. Эта звездная дорожка, в конце концов, привела ее в просторный зал, высокие своды которого поддерживали белые колонны.

Сабрина осмотрелась и чуть не вскрикнула от восхищения. Потолок зала напоминал звездное небо; она сразу же узнала созвездия Северного полушария, выполненные из сусального золота. А по краям небосвода находились два витража; на одном была изображена полная луна, а на другом – яркие разноцветные звезды, поражавшие своей почти сказочной красотой.

В дальнем углу зала находился камин, в котором пылал огонь, а рядом с камином стояли, обтянутые синим шелком кресла с изящными позолоченными ножками.

Сабрина снова осмотрелась и вдруг заметила неподалеку от камина мистера Уиндема. Он стоял перед мольбертом с палитрой в одной руке и кистью – в другой. Рубашка художника была заляпана разноцветными пятнами, а брюки выглядели столь же живописно. Делая время от времени мазок кистью, Уиндем отходил от мольберта на шаг-другой и, оценивая свою работу, что-то бормотал себе под нос. Внезапно он обернулся и, увидев девушку, стоявшую у порога, расплылся в улыбке:

– Добрый день, мисс Фэрли. Надеюсь, вам уже лучше. Сабрина тоже улыбнулась:

– Да, уже лучше. Благодарю вас, мистер Уиндем. Поверьте, я не хотела вам мешать. Я только…

– О, вы нисколько мне не мешаете. Заходите же. Вот, взгляните… Что вы думаете об этой картине?

Сабрина приблизилась к мольберту и посмотрела на картину. На ней были изображены две ели на фоне сумрачного неба – и больше ничего. Впрочем, виднелась еще и трава у корней деревьев.

Не зная, что ответить, девушка перевела взгляд на художника.

– Вижу по вашему лицу, что вам это не очень нравится? – проговорил Уиндем безо всякого раздражения. Причем было заметно, что он действительно не огорчился.

– Ну, я… – Сабрина в смущении умолкла. Не могла же она сказать, что видела картины, которые ей нравились гораздо больше. Впрочем, она прекрасно понимала, что не обладает тонким художественным вкусом, поэтому не решалась давать оценку работе профессионального художника. Откашлявшись, девушка проговорила: – Боюсь, я не слишком искушенный судья, мистер Уиндем.

– Не говорите глупости. – Уиндем нахмурился. – Неужели вы не можете прямо сказать, что вам не нравится?

– Право, но я действительно затрудняюсь ответить на ваш вопрос.

Уиндем вдруг расхохотался и воскликнул:

– Пытаетесь увильнуть от ответа! Видите ли, мисс Фэрли, у каждого человека должно быть свое мнение, даже если речь идет о живописи. Полагаю, что и вы имеете какое-то мнение. У вас для этого достаточно вкуса и здравого смысла. Боюсь, я не очень хороший художник, хотя кое-какой талант у меня, наверное, есть. Знаете, Роуден постоянно заказывает у меня картины, но его вкусы приводят меня в замешательство, а порой – в отчаяние. Он, например, открыто заявляет, что ему в основном нравятся пейзажи, то есть деревья, холмы и прочее… Я вовсе не намерен оспаривать его художественные наклонности, но все-таки…

– Возможно, вам следует довериться его вкусу, – ответила Сабрина.

Уиндем снова рассмеялся:

– Мне просто придется ему доверять, мисс Фэрли. Дело в том, что у меня не слишком богатое воображение. Нет художественных… галлюцинаций, если можно так выразиться. Порой я очень об этом сожалею. Ведь богатое воображение – это основное в таланте. Возьмем, к примеру, Кольриджа.

– Поэта? – в смущении спросила Сабрина.

– Да, его, – кивнул Уиндем. – Похоже, ни одного дня в жизни он не провел в трезвом виде. Опиум, вино, женщины…

«Опиум, вино и женщины? Боже, какое своевременное напоминание о том, что Распутник весьма выразительный псевдоним» – неожиданно подумала Сабрина.

– Знаете, мисс Фэрли, мне очень понравилась та маленькая пьеса, которую вы исполнили вчера вечером, – продолжал художник. – Вы прекрасно ее поняли.

– Правда? – Сабрина немного смутилась.

– Да, вы замечательно ее исполнили. Так вот, Роуден заказал пьесу одному бедному французскому композитору по имени… кажется, Лавалле. Он пишет чудесную музыку, но, увы, постоянно витает в винных грезах.

– Мне очень понравилась эта пьеса. Прекрасное сочинение… – пробормотала Сабрина. – Но неужели вино ему не мешает? Как же он пишет свою музыку?

– Одно не мешает другому. Искусство не требует трезвости, мисс Фэрли.

– А как же сам граф?

– О, Рис совсем другое дело. Рис – особенный. И, конечно же, вино нисколько ему не мешает. Что же касается творчества, то поэзия стала его проклятием и его сладчайшей мукой.

– Но ведь граф – хороший поэт?

– Хороший? Он выдающийся поэт, – с уверенностью заявил Уиндем. – От такой поэзии у вас мурашки побегут по спине, мисс Фэрли. Надеюсь, что мои слова вас не шокируют?