– Конечно, нет, – ответила Сабрина.

«Но как же он догадался, что это был мой первый поцелуй?» – спрашивала она себя.

Помедлив секунду-другую, девушка подняла голову и взглядом окинула танцующих. Мэри весело улыбалась, но и Джеффри, судя по всему, тоже не скучал. И тут Сабрине вдруг ужасно захотелось присоединиться к танцующим, захотелось веселиться вместе со всеми. Но в следующее мгновение опять раздался шепот дьявола-искусителя:

– Было очень интересно наблюдать за вами, когда вы поддались внезапному порыву страсти.

– Я не поддавалась!.. – вырвалось у Сабрины.

– Неужели?! Тогда как прикажете это назвать, мисс Фэрли?

Вопрос застал ее врасплох. Поцелуй он и есть поцелуй. И глупо было бы утверждать, что она целовалась безо всякого чувства. Не зная, что ответить, девушка молча опустила глаза.

– О, расслабьтесь, мисс Фэрли. В конце концов, это всего лишь поцелуй, не более того, – прошептал граф с усмешкой.

«Всего лишь поцелуй?!» Что ж, возможно… Однако для нее он стал настоящим потрясением, и она на несколько мгновений… словно преобразилась, стала совсем другой… Да, это продолжалось всего несколько мгновений, но, сколько мыслей и чувств пробудил в ней поцелуй. В этом не было ничего смешного, а граф, тем не менее, откровенно насмехался над ней. Покосившись на него, она заявила:

– Я с вами не согласна, сэр! Нельзя так говорить о поцелуях.

Сабрина старалась говорить как можно спокойнее, однако у нее ничего не получилось – ее ответ прозвучал с излишней горячностью.

Но граф молчал, и она, собравшись с духом, снова взглянула на него. И ее сразу же поразило необычное выражение, появившееся на его лице, – то ли растерянности, то ли сомнения. Во всяком случае, сейчас он над ней не насмехался – это было совершенно очевидно. Более того, подобного выражения Сабрина прежде не замечала на его лице.

И тут ею вдруг овладело странное чувство: ей почему-то показалось, что она каким-то совершенно непонятным для нее образом взяла над графом верх.

Граф же, наконец, откашлялся и пробормотал:

– Не все поцелуи… всего лишь поцелуи.

И Сабрине показалось, что эти его слова прозвучали как признание своего поражения.

Пальцы ее по-прежнему бегали по клавишам, однако она почти не понимала, что именно играет; ее целиком захватили мысли, вызванные словами графа. А он, молча и даже как-то неловко переворачивал ноты, словно утратил присущую ему изящность движений.

Наконец, нарушив молчание, граф тихо проговорил:

– Мне кажется, что вы опять сыграли эту часть пьесы три раза подряд. Впрочем, не имеет значения. Похоже, на нас уже никто не обращает внимания. Во всяком случае, Софи флиртует с Уиндемом, а Уиндем, судя по всему, ужасно волнуется, наверное, опасается, что я могу разозлиться. А вот остальные… – Граф немного помолчал – Мне кажется, остальные только делают вид, что танцуют. В том числе и мой кузен Джеффри.

Роуден говорил сейчас безо всякой издевки и даже без иронии в голосе, и Сабрина поняла сразу, что он – хотя бы отчасти – изменил свое отношение к ней; во всяком случае, было ясно, что он не собирается над ней насмехаться.

Когда же она закончила играть, Уиндем и Софи похлопали ей из вежливости, а затем все танцоры направились к своим местам.

Сабрина уже собралась встать со стула, но тут вдруг раздался тихий голос графа:

– А вы не сыграете нам еще одну вещицу, мисс Фэрли? Пожалуйста, не откажите в любезности. – Вытащив очередной лист из стопки нот, Роуден поставил его перед ней.

Бросив взгляд на ноты, Сабрина сразу поняла: ей брошен вызов. За несколько секунд прочитав ноты, она сообразила, что мелодия будет очень сложной и трудной. Эта пьеса совсем не походила на хорал или менуэт, и ничего подобного ей раньше не приходилось исполнять. Более того, она очень сомневалась, что справится, если, конечно, вообще согласится играть.

Тут Мэри вдруг взглянула на нее и с улыбкой сказала:

– О, Сабрина, пожалуйста, сыграй нам еще. Мы с удовольствием послушаем, чтобы чуть отдохнуть после танцев. Знаешь, у меня голова до сих пор кружится…

Окинув взглядом комнату, Сабрина увидела, что все танцевавшие уже расселись по своим местам. И теперь все они смотрели на нее вопрошающе. А вот Джеффри – во всяком случае, ей так показалось – как-то странно смотрел на графа. И даже более того, во взгляде молодого священника были возмущение и гнев. Однако он тут же отвернулся, и Сабрина решила, что вполне могла ошибиться. «Да, возможно, мне просто показалось», – подумала девушка.

Тут граф вдруг ткнул пальцем ноты и проговорил:

– Ну что же вы, дорогая?

– Да-да, конечно, – пробормотала Сабрина. – Благодарю вас за столь высокую оценку моих способностей. – Усевшись поудобнее, она добавила: – Мне будет очень приятно сыграть для вас что-нибудь еще.

И она снова заиграла. Сначала робко, затем все увереннее. И теперь в мелодии, которую она исполняла, были и неподдельная страсть, и, пожалуй, даже веселье и чувственность. Охваченная каким-то неведомым ей прежде вдохновением, Сабрина почти забыла о слушателях; сейчас она играла уже не столько для них, сколько для себя. Во всяком случае, она не обращала внимания на графа, хотя тот аккуратнейшим образом переворачивал лежавшие перед ней нотные листы.

Наконец прозвучал заключительный аккорд, и туше было безукоризненным, точным и плавным, а звук от последней клавиши словно повис в воздухе, наполнив его мучительным трепетом. Когда же звук этот окончательно затих, Сабрина выпрямилась и осмотрелась. Все молча взирали на нее, и тишина, воцарившаяся в комнате, казалась оглушительной. Но более всего Сабрину поразили лица слушателей – все смотрели на нее с благоговением, а Мэри даже утирала платочком глаза. И только Джеффри казался каким-то подавленным и растерянным.

Прошло еще несколько секунд, и граф захлопал в ладоши, а затем дружно захлопали и все другие, только синьора Ликари воздержалась, но Сабрину это нисколько не смутило. Она покраснела и потупилась в смущении.

Однако было ужасно приятно, настолько приятно, что даже сердце у нее в груди гулко заухало, и все тотчас же повернулись в ее сторону.

Высокая и элегантная синьора Ликари поднялась с кресла и направилась к фортепиано с таким видом, как будто ее вызывали на сцену аплодисментами. Очевидно, в небесных сферах что-то случилось, если уж синьора Ликари вознамерилась спеть.

Роуден с Уиндемом выразительно переглянулись, однако ни один из них не произнес ни слова, казалось, они боялись каким-нибудь неосторожным замечанием рассердить певицу – в этом случае она почти наверняка вернулась бы обратно в кресло.

Молча, поднявшись из-за фортепиано, Сабрина освободила место для графа. Усевшись, он даже не взглянул в ее сторону – его внимание было целиком сосредоточено на Софии. Проходя мимо Сабрины, певица кивнула девушке с таким видом, будто та в этом доме была прислугой.

Сабрина догадывалась, что граф очень хорошо играет. Впрочем, догадаться об этом было не так уж сложно. У него были необычайно длинные и изящные пальцы, словно созданные для точных и быстрых движений. Покосившись на Софи, он взял несколько первых аккордов какой-то минорной элегии. И синьора Ликари тотчас же вскинула голову и запела.

От первых же звуков ее голоса у Сабрины мурашки по спине пробежали от столь чудесного голоса – грудного, чистого и сладострастного, казалось, что он мог принадлежать только такой утонченной и обворожительной женщине, как София. Она владела своим голосом мастерски, как музыкант-виртуоз инструментом.

Элегия лилась легко и свободно, и все слушали певицу, затаив дыхание. Сабрине же казалось, что ее волшебный голос проникал в самое сердце, искушал и зачаровывал, и не было сил противостоять этому наваждению. Она изначально была предубеждена против Ликари, однако голос певицы покорил Сабрину, он был настолько восхитительным, что за него можно было бы простить почти любую выходку или бестактность.

«Вот именно, почти любую», – промелькнуло у Сабрины. И она тотчас же подумала о том, что вела бы себя совсем иначе, даже если бы обладала таким же талантом, как у синьоры Ликари. Хотя, наверное, ей все-таки не следовало осуждать Софию. Ведь очень может быть, что такой необыкновенный талант каким-то образом повлиял на ее характер, так что она просто не могла вести себя по-другому.